Андрей Житинкин: "Я даже во сне ставлю спектакли"

Каждая преуспевающая творческая личность неизменно сталкивается с обратной стороной успеха. Заслуженный артист России Андрей Житинкин - режиссер, вызывающий вокруг себя самые разные споры в театральном обществе.
Закончив с отличием Щукинское театральное училище как актер, он, ориентируясь на высказывание народного артиста Рубена Симонова (для актера "слишком умен"), поступил на режиссерский факультет.
В дальнейшем Андрей Житинкин сам выбирал свою судьбу. Уже по названиям спектаклей: "Снег. Недалеко от тюрьмы...", "Калигула", "Игра в жмурики", "Ночь трибад - ночь лесбиянок", "Псих", "Милый друг", "Нижинский, сумасшедший божий клоун", можно сделать вывод, что Житинкин изучает человеческие пороки. Он может, кажется, совершенно беспрепятственно представить то, что не могут представить себе другие. Андрей Житинкин - личность творческая, "фигура в театральной жизни", как сказала о нем известный критик Наталья Крымова.

- На что вы делаете ставку, приступая к постановке спектакля?
- В России, как и на Западе, нужно просчитать формулу успеха. Поэтому это должна быть пьеса со странной, манящей темой, то, что может взволновать здесь и сейчас. Конечно, "звезды", так как публика идет на актеров. Режиссер, который сумеет все это организовать и справиться со звездами. Дешевое зрелище сложно продать, поэтому все должно быть ярко и выразительно. Конечно же, музыка и момент попадания в какой-нибудь сегодняшний скандал. Даже если нет скандала, его сочиняют. В современном искусстве платят за идею.
- Вам тяжело отстаивать свои идеи, пример тому - пьеса Бламстейна "Нижинский...", которая пролежала два года в литчасти Театра имени Моссовета. Вам говорили, что многие не знают, кто такой Бакст, на что вы ответили: "Не знают, так узнают!" И почему именно этого драматурга вы выбрали?
- Я уже устал отплевываться! К сожалению, очень многое из того, что есть в архивах, не будет долго еще опубликовано на русском языке. Бламстейн - профессор из Вашингтона. У него больше возможностей, чем у наших исследователей творчества Нижинского. Несмотря на то, что хорошо был прописан драматургический треугольник - Дягилев, Нижинский и его жена, а все остальные роли носят характер эпизода, я пригласил на них народных и заслуженных артистов, всю команду Анатолия Эфроса; артистов, которые уже давно не выходили на сцену. Каждый из них работает в роли мастерски. У нас нет в спектакле портретного сходства, у нас - страсти, роковые интриги, а они были всегда и ничего со временем не меняется. Вот почему я взял именно пьесу Бламстейна.
- С тех пор, как Александр Домогаров работает в театре Моссовета, у вас с ним сложился творческий союз. И все-таки, почему именно Александр играет Нижинского?

Нижинский - А. Домогаров Сцена из спектакля "Нижинский, сумасшедший божий клоун"

А. Домогаров и А. Житинкин

- Счастливое совпадение. Нижинскому по пьесе - 35, Александру - тоже. Для меня было принципиально: спектакль о балете и в нем нет балета. Все это совпало с Сашиной фактурой, так как он не танцор. Когда я увел его из Театра Армии, где он много лет играл героев-любовников, он был известен как красивый "фрачный" герой и все. И то, что в этом спектакле Саша выстраивает внутренний мир и поток сознания явно больного человека, говорит о его актерском мастерстве. Мы доказали, что Домогаров многое может, а не только играть роли с соответствующим амплуа героя-любовника!
- Почему в финале спектакля "Милый друг" вы наказываете героя? Ведь смысл романа, как мне кажется, в том, что такие люди, как Жорж Дюруа, безнаказанно существуют, ломая другим судьбы.
- Это не прямое наказание - это момент иллюзии для зрителя, потому что Мопассан бросил роман, настолько ему надоел его герой. Он оборвал роман на трех точках, что дает возможность нам сейчас, в конце ХХ века, пофантазировать, что дальше могло быть. Мне в финале очень хотелось, чтобы зритель все равно уходил бы с ощущением того, что возмездие возможно и при жизни. Я очень часто пользуюсь формулой Льва Толстого: "Можно как угодно нагнетать безнравственную ситуацию, если в финале есть нравственный выход". Тот ужас, который происходит в стране, заставляет меня иначе относиться к зрителю. Если вы помните Библию, самый большой грех - это уныние. Вот в состоянии уныния я не могу оставить зрителя.
- Продолжая тему высказываний из Библии, хочу здесь спросить о вашей книге стихов "99". В одном из стихотворений есть такие строки: "Ведь нет на свете прегрешенья страшней, чем ближнего любить". А вторая заповедь гласит: "Возлюби ближнего..."
- Вопрос очень сложный. Это то, что во все века раздражало, волновало и так далее. Вот до сих пор никто не может понять, почему искусство и мораль - две вещи несовместные. Я знаю некоторое количество безнравственных актеров, подлых по своей натуре, которые очень часто играют героев на сцене, проповедуют нравственные постулаты, и всегда этому удивляются. Было время, когда за Госпремии что только со сцены не несли, ложь была во всем...
Я иногда своими спектаклями раздражаю обывателя и заставляю его подумать о том, что еще не факт, что ты прожил свою жизнь счастливо, если в ней не было потрясений. Своими спектаклями я заставляю задуматься обывателя, в чем порок, в чем счастье. Как говорил Чехов: "Люди пьют, носят пиджаки, но это же не смысл жизни!" Наверное, для Чехова смысл жизни был в том, что у него было в каждой пьесе - семь пудов любви...
- А в вашей жизни любовь какое место занимает?
- Если говорить обо мне лично... У меня мозги ужасно устроены, я даже во сне ставлю спектакли. В каждом из моих спектаклей есть кусочек сна. У меня даже под подушкой блокнотик с карандашом на веревочке, потому что я боюсь что-то забыть. Иногда возникает какая-то мизансцена и, если я в бреду, вполглаза не запишу, то утром, проснувшись, никогда о ней не вспомню. Я безумно серьезно отношусь к тому, что делаю. Я себе подарил сладкую каторгу, ведь можно только разрешить себе: "Я буду заниматься искусством", но это ничего не значит по сравнению с уровнем тех мучений, когда ты этим начинаешь заниматься всерьез. Театр - это как наркотик, любовь - как наркотик. В данном случае у меня вот так все переплетается, театр и любовь для меня взаимосвязаны. Без любви никуда...
- Поговаривают, что образ героя в искусстве потерян, так ли это?
- Какое поколение, такой и герой. Если герой потерян, значит - потерянное поколение. Театр очень точно реагирует на то, что происходит в стране. Так что киллер - это тоже герой своего времени. Не знаю, кому сейчас подражать. Разбойникам ведь тоже подражали, Робин Гуду, например, хотя он тоже вешал и резал людей. Зло распознать очень тяжело, оно может быть обаятельным. - Кого из драматургов вы могли бы назвать своим автором?
- Уильямса, Камю, Чехова. Островского, к сожалению, нет.
- Насколько духовна сегодняшняя публика?
- Одно время мне казалось, что катастрофа! Когда я видел тинэйджеров с пивными банками, которых по обязаловке привела учительница, сидящая в буфете и пьющая коньяк, у меня было тоскливое ощущение. Сегодняшних подростков нужно заинтересовать! Они, которые сидят в Интернете, в ночных клубах; они, которые без конца щелкают с канала на канал потому, что им мгновенно становится скучно... Я прекрасно это понимаю, поэтому всегда "упаковываю" в яркую форму самое серьезное, чтобы человек визуально зацепился и потом попытался разобраться. Это помогает - они слушают. Я рад, что новое поколение не изменило театру, хотя сейчас столько соблазнов! Они мне дороги, так как у сегодняшней молодежи нет авторитетов и поклонения перед как бы "бывшими звездами" - это мне внушает оптимизм.
- В чем сила режиссера?
- Галина Волчек как-то сказала, что должна быть воля. Она ведь кричит на репетициях! Однажды в актера бросила пепельницу! Я так не могу. Можно добиться, наверное, этим каких-то результатов, но акт насилия или эмоционального терроризма - это не для меня. Этим пользуются режиссеры в кино. Им главное - отснять нужный кадр, а то, что актер потом в психушку попал, это их не волнует!
- Ваше кредо?
- Все актеры знают, что единственный режиссер, у которого всегда можно отпроситься, - это я. Я никогда не работаю с актерами по приказу, поэтому мое кредо - не уговаривать актеров работать с мной.